его «кукловодов» из Департамента полиции, ни у коллег-революционеров не возникало ни малейшего сомнения в его преданности и честности. Об этом, с одной стороны, свидетельствовало полицейское жалованье Азефа, составлявшее (!) 1000 рублей в месяц, с другой – введение его в состав ЦК партии социалистов-революционеров.
А между тем Азеф, как тот кот, не только гулял сам по себе, но и тайком ловил мышей – набивал мошну и за счет полиции, и за счет партийной кассы. Впервые это проявилось, когда он возглавил Боевую группу – особое звено партии эсеров, нацеленное исключительно на совершение терактов.
Так, убийство министра внутренних дел Плеве обошлось эсерам в 30 тысяч рублей, значительную часть которых присвоил Азеф. А Департамент полиции выплатил ему 5 тысяч рублей за… сигнал о готовящемся покушении!
Но наиболее щедро эсеры оплачивали охоту на царя. Из 300 тысяч рублей, украденных в Государственном казначействе, 100 тысяч они передали Азефу для внедрения его «новаторских технологий» убийства Николая II. Внедрив их, можно было разбомбить Зимний дворец с самолета или потопить царскую яхту с помощью специальной подводной лодки.
Подав идею, Азеф становился единоличным распорядителем кредитов для ее реализации. А денег на самолет и на подлодку требовалось немерено! В донесениях же полицейскому начальству Раскин объяснял, что целью его «антицарских» проектов является опустошение партийной кассы.
Со временем суммы, выручаемые Азефом в игре с эсерами, стали столь значительны, что он уже не просил полицейское начальство повысить ему жалованье – хватало революционных денег. «Заработанные непосильным трудом» они оказывались на его счетах в банках Монте-Карло и Ниццы, где он был завсегдатаем роскошных борделей и ресторанов, мотом, швырявшим деньги на танцовщиц-кокоток и шансонетных певиц, в общем, «оттягивался» по купеческому трафарету.
И душевед, и крючкотворец…
Среди членов ЦК Азеф слыл самым искушенным в вопросах психологии, поэтому лично отбирал кандидатов в Боевую группу. Действовали эти лихие ребята под девизом: «Жизнь всех членов монаршей семьи и любого имперского сановника достойна покушения!»
Результат проведенного Азефом отбора говорил сам за себя – ни один из задержанных бомбометателей не был сломлен на допросах! Когда же в Боевую группу попытался вступить Керенский, Азефу хватило минутного разговора с будущим главой Временного правительства, чтобы категорически отказать ему.
Проявил себя Азеф и мстительным интриганом. Сообщив о реально готовящемся покушении на министра внутренних дел Плеве, он не преминул огорошить своего оператора, что и тот на прицеле у боевиков. Из-за этого Зубатов отменил всем филерам Московской охранки отпуска, что привело к противостоянию между ним и подчиненными. Азеф же убил сразу трех зайцев:
– расквитался с Зубатовым за унижение, испытанное во время «отповеди»;
– получил (все от того же Зубатова!) благодарность за бдительность;
– вопреки всем ведомственным инструкциям получил благословение на участие в подготовке и (!?) в реализации террористических актов.
Вместе с тем, будучи не в силах обуздать свое тщеславие, Азеф не упускал случая продемонстрировать и Департаменту полиции, и «коллегам по борьбе» свою независимость. Когда в Санкт-Петербурге произошло Кровавое воскресенье, он, используя свое монопольное право выбирать объекты для покушений, в обход ЦК приговорил к смерти Московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. И 4 февраля 1905 года при выезде из Кремля его карета была взорвана «адской машиной».
Кстати, именно из-за этого покушения директор Департамента полиции генерал-лейтенант Лопухин А.А., в то время оператор Раскина, был отправлен в отставку.
Заспиртованная голова
21 декабря (по старому стилю) 1906 года, во время торжеств по случаю освящения Императорского института экспериментальной медицины в Санкт-Петербурге, неизвестный юноша сквозь свиту пробился к градоначальнику фон дер Лауницу и с криком «Прощайся с жизнью, подлец!» выстрелил ему в голову. Затем, приставив «браунинг» к своему виску, еще раз спустил курок. Примчавшиеся медики констатировали смерть обоих.
Начальник Петербургского охранного отделения полковник Герасимов приказал выставить гроб с террористом в фойе – вдруг да кто-то из посетителей его узнает. Однако через два дня тлетворный запах заполнил залы института, поток посетителей иссяк, и гроб убрали. Голову же самоубийцы отделили от туловища и в колбе со спиртом выставили на обозрение. Но и эта мера результата не дала: никто не знал злоумышленника.
Герасимов, чтобы установить его имя, позвонил директору Департамента полиции генерал-лейтенанту Трусевичу М.И., тогдашнему оператору Раскина, и попросил прислать его в Санкт-Петербург.
– Я-то не возражаю, – ответил Трусевич, – но как отнесется к контакту с вами господин Раскин – это вопрос! Ибо он привык общаться с операторами в генеральских званиях, а вы, батенька, еще… Простите покорно…
– Присылайте, Максимилиан Иванович, я и не таких обламывал!
…В заспиртованной голове Азеф сразу узнал Кудрявцева, семинариста из Тамбова по кличке «Адмирал».
Поскольку встреча с Герасимовым должна была произойти днем позже, Азеф решил «оторваться на всю катушку». Проснувшись поутру в борделе, обнаружил, что опоздал на явку. И хотя в голове перекатывались бильярдные шары похмелья, план созрел мгновенно.
Предвосхищая упрек Герасимова, Азеф прямо с порога явочной квартиры громко заявил:
– Ваше высокоблагородие, прошу покорно простить… Нет, не меня – брусчатку Санкт-Петербурга!
Под испепеляющим взглядом полковника он вынул из кармана пальто… каблук от сапога.
– Вот, оторвался о ваши камни… Я опоздал, потому что искал подходящие гвозди – увы, не нашел…
– Говорите гвоздей нет? А вот когда надо было Христа распять, гвозди вы нашли! – рявкнул Герасимов и расхохотался.
Хохот полковника напомнил Азефу, что все его операторы поражены вирусом великорусского шовинизма, что его отношения с полицией достигли точки невозврата, поэтому пора уходить к Столыпину с его реформами или к Ульянову-Ленину с его «Искрой». Нет, не срослось…
Конец шпионосессии
В 1908 году Азеф отпраздновал пятнадцатилетний юбилей сотрудничества с полицией. И хотя то были годы вне евангелистских канонов, Азеф чувствовал себя счастливым, поскольку имел жизнь, какую хотел, и судьбу, которую заслужил. Притом что все его волеизъявления были вредны, аморальны либо противозаконны.
И вот когда он поверил, что достиг пика славы, все пошло кувырком. Нет-нет, случилось это не вдруг – слухи, что он ведет двойную игру, появлялись не раз. Иногда им самим и инспирировались. Однако получить удар в спину от своего бывшего оператора – такой ситуации не мог просчитать даже его изощренный ум…
Человеком, сумевшим поколебать веру руководства партии эсеров в Азефа-тираноборца, был профессиональный охотник на агентов-провокаторов Василий Бурцев. Сведения, им добытые, уничтожили бы любого сексота, но в двурушничество Азефа, организатора убийства великого князя Сергея Александровича и главы МВД Плеве, верить отказывались. В конце концов Бурцеву удалось невозможное: экс-директор Департамента полиции Лопухин, у которого некогда Азеф состоял на личной связи, сначала дал интервью, а
